Много лет прошло, как увезли в Сибирь Алима,
а старокрымская гречанка, укачивая дитя, всё ещё поёт
песенку об удальце, который не знал пощады,
когда нападал, но глаза которого казались взглядом лани,
когда он брал на руки ребёнка.

И в долгие зимние вечера, когда в трубе завывает ветер
и шумит недобрым шумом бушующее море, татары любят,
сидя у очага, послушать рассказ старика о последнем
джигите Крыма — Алиме, которым гордились горы,
потому что в нём жило безумие храброго и потому,
что никогда не знали от него обиды слабый и бедняк.

Шёл прямо к сердцу Алимов кинжал, взмах шашки его рассекал
пополам человека и заколдованная пуля умела свернуть за скалу,
чтобы настичь укрывшегося.

Как грозы, боялись люди Алима и во всей округе только один человек
искал встречи с ним. То был старый карасубазарский начальник,
о котором рассказывали, что кулак его тяжелей кантарной гири,
а от острого взгляда его не укрыться даже под землёй.

Семь лет подряд только о нём да об Алиме говорил Крым;
семь раз за эти годы попадал Алим в руки стражей и семь раз,
разбив кандалы, успевал бежать в таракташские леса,
в ногайскую степь. А в горах и в степи вся татарская молодёжь
стояла за него и старые хаджи, совершая намаз,
призывали лишний раз имя Аллаха, чтобы он оградил Алима
от неминуемой беды.

Нависла над ним чёрная туча и знали об этом мудрые старики.

Ибо нельзя было плясать на одной веревке двум плясунам,
как говорил отузский мулла.

В тот год стояла в Крыму небывалая стужа;
терпел бедняк, но было не лучше богачу,
так как по дорогам шёл стон, от Алимова разбоя.

Алима видели в разных местах, появлялся он в местечках и городах,
и был даже слух, что заходил к самому карасубазарскому
начальнику — предлагал ему выдать Алима.

Говорили в народе, что начальник сказал: — Будет Алим
в моих руках — сто карбованцев тебе. — Засмеялся Алим
и крикнул начальнику: — Вот был Алим в твоих руках,
да не умел ты взять его. — Прыгнул в окно и ускакал из города.

Не догнала погоня. Белый конь Алимов был о трёх ноздрях,
с тремя отдушинами в груди, чтобы три дня мог скакать без отдыха.

Тогда двинули со всех сторон стражей и окружили таракташский лес.

Но Алима не нашли. Успел вовремя предупредить отузский кефеджи,
и Алим ушёл в Кизильташ. Там была пещера, где укрывались
разбойники в ненастье и откуда шёл ход в подземелье.
А в подземелье хранились Алимова добыча и запасы.
Была и другая пещера со святой водой, которая исцеляла
раны и удваивала силы людей.

Здесь в Кизильташе притих на время Алим.
Знали об этом только отузский кефеджи, да его подручный Батал.
Но Батал готов был скорее проглотить свой язык, чем выдать Алима.
Любил и баловал Алим его сиротку, маленькую Шашнэ
и слал ей через отца то турецкую феску, то расшитые папучи,
то золотую серьгу. Хвастала Шашнэ, показывая подругам новые подарки.
Будет большой — весь кизильташский клад отдаст ей Алим
и сам женится на ней. Услышала о том дочь грека дангалака,
сказала отцу. Отец боялся Алима и не любил его,
потому что когда боишься, — всегда не любишь.

И к тому же была между ними кровь: убил Алим в разбое
родича дангалака. Чуть свет поскакал дангалак в город,
а к вечеру в Отузы прибыл начальник и собрал сход.

Коршуном поглядел он на татар.

— Чтобы курица из деревни не вышла, чтобы голубь
за околицей не парил, пока Алим не будет в моих руках.

И поняли татары, что пришёл Алиму конец.

Никто не спал в деревне в эту ночь. Визжал вихрем Шайтан
по дороге, ломал деревья по садам, мёртвым стуком стучал
в дверь труса и кидался на прохожего бешеным ливнем.

Жутко было идти стражам по кизильташской тропе.
Жутью дышал лес нагорья и гулом гудел обложной дождь,
сбегая тысячью потоков в ущелья кизильташской котловины.

Не ждали разбойники в эту ночь никого и, укрывшись в чекмени,
спали в Разбойничьей пещере вокруг догоравшего костра.

Спал и Алим зыбким сном. Видел, будто забыл испить
к ночи святой воды, как делал всегда, и вбегает в Святую пещеру,
но в источнике, вместо воды, кипит кровь. А сверху,
со скал, свесились кольцами чёрные змеи, и одна из них,
скользкая и холодная, обвила его шею узлом.

Вскрикнул Алим от боли, открыл глаза и увидел над собой
громадного человека, который давил ему грудь и сжимал горло.

Выскользнул Алим, но удар под сердце лишил его сознания.
А когда очнулся, то лежал уже связанным вместе со всей шайкой.

— Здравствуй, Алим, был ты у меня в гостях, теперь, видишь,
я к тебе пришел, — говорил над ним кто-то.

Потемнело опять в глазах Алима, а когда вновь пришёл в себя,
был день и несли его на носилках вдоль деревенской улицы.
Точно вымерла вся деревня. Ни души не было видно, прятались
все от взора начальника, Посмотрел начальник на Алима,
точно что-то спросил, и ответил Алим взором: — Знаю,
не будет больше джигитов в Крыму.

А к полудню у сельского правления собрались арбы,
к которым были прикованы разбойники. В кандалах лежал Алим
и с ним кефеджи с Баталом. Всё было готово, чтобы тронуться в путь.
Собралась вся деревня, вышел из правления начальник;
плакала, ласкаясь к отцу, Баталова Шашнэ.

— Не плачь, — сказал начальник девочке, — скоро отец
вернётся, — и, посмотрев на Алима, добавил: — Чуть,
было, не забыл, за мною ведь долг. Помнишь, я обещал,
когда Алим будет в моих руках, сто карбованцев тебе?
Алим в моих руках, — деньги твои.

— Отдай их ей, — показал Алим на девочку.

Арбы медленно двинулись в путь и уже навсегда увезли из гор Алима.



Пояснения к преданью.


Кизильташ лежит в семи верстах от Отуз,
в сторону Феодосийско-Судакского шоссе.
Со времени Севастопольской войны здесь учреждён монастырь.
Богомольцы после службы обыкновенно посещают монастырские пещеры,
из которых одна называется Святой, а другая Разбойничьей.

П. Кеппен в 1837 г., когда еще не было монастыря,
писал, что «близ Отуз верстах в шести от деревни,
несколько вправо от дороги таракташской,
есть в скале Кызылташской пещера глубиною на 17 шагов,
которая иногда привлекает к себе богомольцев.
В конце оной на столе, заменяющем алтарь,
при образе лежит обломок беломраморной плиты
величиною вершков в пять, на коем иссечён лик
какого-то святого, судя по венцу, окружающему главу».
(П. Кеппен. Крымский сборник, 37).
На кустах у этой пещеры посетитель видит множество
разноцветных лоскутков, которые богомольцы отрывают
от платья больного и вешают на кусты, помолившись
об исцелении его у источника в пещере.
Разбойничья пещера находится ниже Святой.
Её образуют две сброшенных огромных скалы.
Предание об этой пещере сообщил мне местный
грек Петр Григорьевич Джеварджи.
Это предание связано с именем разбойника Алима,
хорошо известного Крыму по народному рассказу и песням.
Поют о нём и татарские чалгыджи на пирах,
и местные гречанки, укачивая детей, как говорила мне
помещица Елисавета Ставровна Должичева,
из рода Цирули. Алим, из деревни Зуя под Симферополем,
разбойничал в Крыму в сороковых годах прошлого столетия.
Это был последний из ряда джигитов, с которыми русской
власти пришлось считаться по присоединении Крыма к России.
Он пользовался огромной популярностью и несомненной
поддержкой среди татарского населения края.
До безумия смелый и дерзкий Алим, говорят,
отваживался вступать в открытую борьбу с небольшими
отрядами войск, был не раз окружен и схвачен,
но каждый раз бежал из тюрьмы, пока, наконец,
в 1850 г., по наказании шестью тысячами ударов розог,
был сослан в каторгу.
Кефеджи — содержатель кофейни.
Карасубазарским начальником в то время был
Павел Михайлович Жизневский, славившийся богатырской силой.


Печатается по изданию: «Легенды Крыма», Н. Маркс. Выпуск первый. М., 1913.